Shamil Peyu

Шамиль Пею : Стихи Принцессы Атех 

Эпитеты:
Атех, сотканная из снов.
Древняя мудрость современными словами.
Красота Востока глазами Запада.
Эротически-мистические стихи в прозе.

Сборники:
Книга Птиц
Столетние Травы
Стихи Принцессы Атех

Цитаты:

 "Я гляжу из собственных глаз точно из незнакомых окон... Поэзия никогда не была для меня способом самовыражения или инструментом самопознания, это больше похоже на попытку стать деревом или травой, "расчеловечиться"... Пантеизм? Возможно... В любом случае я твёрдо убеждён, что человек не равен самому себе. Мои тексты - это попытка построить мост между берегами о которых я ничего не знаю, причём один из них - это моё сердце!..."

Контакты:
ВКонтакте: https://vk.com/id241414429

Параллели:
https://vlchernaja.ru/vostochnaya-poeziya/
http://www.ark.ru/ins/zapoved/zapoved/ateh.html
http://www.russisk.org/showthread.php?6158-%D0%A8%D0%B0%D0%BC%D0%B8%D0%BB%D1%8C-%D0%9F%D0%B5%D1%8E-%D0%A1%D1%82%D0%B8%D1%85%D0%B8-%D0%9F%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%86%D0%B5%D1%81%D1%81%D1%8B-%D0%90%D1%82%D0%B5%D1%85-%D0%AD%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8-%D0%BC%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%85%D0%B8-%D0%B2-%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B5

Источники:
Милорад Павич (15.10.1929 - 30.11.2009 гг) - югославский и сербский поэт, прозаик, представитель постмодернизма и магического реализма, переводчик и историк сербской литературы XVII—XIX вв. Специалист по сербскому барокко и поэзии символизма. Автор многих необычных произведений нелинейной прозы, в том числе "Хазарский словарь", ставшим вдохновением для творчества Шамиля Пею.
ВКонтакте: https://vk.com/public27791803

Отзывы:
https://www.livelib.ru/book/1000026959-hazarskij-slovar-muzhskaya-versiya-milorad-pavich
Catriel на livelib.ru:
Ощущение что мозг перемололи в кофемолке. Читала я эту книгу неприлично долго, и это было не расслабляющее чтение в удовольствие, наоборот. Я не смогла понять шедевральность этой книги и автора. Читала только из-за того, что книга была задана по курсу зарубежной литературы, но это совершенно не мой жанр и стиль. В попытках продраться сквозь дебри бессвязного текста ощущала почти физическую боль, серьезно. Вот так прямолинейно устроен мой мозг, что через не линейные и алогичные наборы слов я не могу продраться, и мне это продирание не доставляет никакого удовольствия. Для меня все эти полумиры, полусны, это не восхитительно, это бред. При том, что общую канву подобия истории я все-таки уловила, но она мне не интересна. Не интересны герои, то, как они связаны, не интересно было складывать эти кусочки пазла. Для меня всё гениальное - просто. А автора, которого читала полгода из-за его бессвязного текста я не смогу назвать гением. После прочтения уже через 5 минут я просто не могу ответить на вопрос "О чём книга?"... Если вы любите искать смысл в разрозненных кусочках букв и слов, то книга вам понравится, а если любите прямое повествование и логичность - это не ваше, то нет, не беритесь, это будет мучение.
Natuly_ylutaN на livelib.ru:
В аннотации написано, что это одна из самых необычных книг 20-го века. Еще бы! В 1989 году написать текст, котрый выходит за рамки бумажной книги. Там реальные гипертекстовые переходы и 3D или 4D реальность, которая заставляет на любого героя или даже фразу посмотреть с разных сторон и точек координат. Скажу честно, многое мне не далось в книге. Неподготовленному, как я, в вопросах религии читателю достаточно сложно участвовать (пусть в качестве слушателя) религиозных диспутах христиан, иудеев и мусульман. Я достаточно долго читала книгу, хотя её объём совсем небольшой, так как постоянно приходилось прибегать к услугам википедии, дабы хоть чуть глубже понять ту или иную мысль. Язык автора очень понравился, он льёт остроты над всем и всеми на протяжении всего повествования. Обороты изящны и невольно останавливаешься и перечитываешь, чтобы насладиться авторской шуткой вновь. Я читала женскую версию, написано что от мужской она отличается одним абзацем, очень интересно каким. В общем работа голове выдалась хорошая, очень люблю такое и приятное и полезное чтение, и пусть я многого не поняла - будет повод вернуться к книге когда-то ещё.

Беседы:
Demid Damm
Довольно-таки занятное изложение у автора на предложенном сайте. Напоминает некое брожение, варево, бурление образов, фраз, мыслей, историй в котле разума.  Но нужно, чтобы читателю оно дошло до готовности, созрело, доварилось. Тогда он не останется голодным.
Татьяна Лаевска
Верно, Дем, нужно совпадение с читателем по фазе... Но после Милорада Павича, который нам и о хазарах и о принцессе всё рассказал, совпадение всё более и более возможно, согласись))) Вроде там у Павича о ней только как о принцессе Ловцов снов было... Интересно же, как она при этом мыслила... Мне кажется, у Шамиля такое мощное вхождение в образ... Я чем больше его читаю, тем больше не удивляюсь)))
Приветствую  тебя, Дем... Ты что, полуночник? Вроде, Ивропа спит давно, ммм?!
Demid Damm
Тань, почему-то Пею напоминает кабалистику. Может просто от бессонницы у меня такое восприятие.
Татьяна Лаевска
А не без этого.))) Сама принцесса Атех в хазарском споре о религиях выбрала для хазар Библию и Новый Завет... Интересно, как ты это сумел уловить...)))
Demid Damm
Нередко написанное, увиденное или кажущееся воспринимаю автоматически какими-то далёкими-далёкими эхами. Но эти бессознательные отголоски сознательно отбрасываю, потому что во всемирной гонке они меня тормозят и отвлекают.) Впрочем, красивые вещи всегда заманчивы.
Татьяна Лаевска
А может, не стоит отбрасывать? Может, они и есть - главное в твоём восприятии... Вот я подумала, сие - тот самый случай, когда до тебя, сегодняшнего пытается достучаться, докричаться тот, который был в те времена, которые не эти... Но ты же цельный, и тот и этот... Как же можно отрезать от себя себя же? Ммм?!
Demid Damm
Тань, да, конечно же, так оно и есть. По-хорошему, всегда нужно ценить любые вибрации. Но... Бытиё, сознание и энтропия также хотят своего получить.) И в итоге получается по-плохому.) Пусть у тебя такого не будет, особенно перед отбоем.
Татьяна Лаевска
Улыбаюсь тебе. Спасибо за заботу... Постараюсь оправдать лучшие твои мнения обо мне... Ой, Дем... ты просто невозможный.)))
Demid Damm
Кхкхкх (Хихикаю, Тань)
Татьяна Лаевска
Да я тоже.))) Словом, поговорили.)))

ШАМИЛЬ ПЕЮ. СТИХИ ПРИНЦЕССЫ АТЕХ.

Дата публикации: 06.11.2016. Название публикации: Бумажный тигр.
Шамиль Пею. Стихи Принцессы Атех. Ольга Арефьева и группа "Ковчег". www.ark.ru
https://ark.ru/zapoved/tigr/shamil-peyu-stihi-printsessy-ateh/

ЧАСТЬ 1

    «Это открытая книга,
    а когда её закроешь,
    можно продолжать писать её…»

    Милорад Павич
    «Хазарский словарь»

"Предлагаю вашему вниманию произведение, которое написал (и продолжает писать) мой друг Шамиль Пею. Но попало оно в рассылку не по знакомству. По-моему, эти эротически-мистические стихи в прозе — настоящая литературная жемчужина, и они достойны серьёзного издания. Пока они существуют только у нас на сайте и в сделанных вручную автором небольших книгах, которые он дарит друзьям. Надеюсь, вы не будете их пересылать и перепечатывать без указания автора и ссылки на источник."

Ольга Арефьева 29 августа 2003


1

Я приложила к груди тёплый хлеб — и он стал холодным. (Так и с твоими словами: они всегда смолкают чуть раньше, чем ты протянешь их мне)…

2

Пока я праздновала твою смерть, мой любимый, — за моим окном успели вырасти два деревца с плодами в голубой листве. Каждое утро я привязываю к веткам свою сотню сердец, и они приманивают своим шелестом две сотни птиц: так я хочу и не могу излечить своё счастье…

3

Когда граница синевы моих век и граница вечера сомкнули свои тени, как смыкают пальцы рук, уставшие от длинного дневного труда, я подумала, что хорошо быть ещё более некрасивой; но в каких реках мочить свои корни, если ты родился не от матери, и то, что я некрасива, — знаю лишь я?.. Тогда я взяла ветку цветущего граната и смахнула ею свои мысли, точно это — горсть сухих мотыльков…

4

Как-то днём, когда я, сидя на террасе, слушала свою ночь, — ко мне подошёл человек и налил в мою ладонь вина. Вино перелилось через край ладони и растеклось по столу: тот человек не знал, что в моей ладони — уже было вино… Так и ты говоришь мне свои слова, не зная моей сердцевины. (Поэтому под моей спальней растут деревья, качающиеся сильнее других)…

5

Если бы ты стал моей кровью — ты и тогда был бы не ближе ко мне, чем слепой полдень к широко раскрывшей глаза полночи: ведь мы — только сгустки тепла с извечной синевой в тёмных как корабельная смола глазах…

6

Вечером, гладя рукой узоры, испещрившие ковёр, я спросила себя: так ли красив мой голос снаружи, как красив он внутри меня? И — не нашла, что ответить… (Видимо небо слишком сильно прижалось грудью к земле. Так плотно, как дети прижимают к груди пойманного для внезапной игры голубя с перебитыми крыльями…)

7

В жаркие дни середины лета, когда память кружит над ещё живым, — я чувствую белый запах остановившегося времени… Тогда дороги — сами льнут к моим ногам (дороги, ведущие от одного улья к другому; ведь сердце — улей, полный попробованного кем-то мёда; потому-то мужчины всегда ходят, нося за пазухой потемневшие от пота и страха ножи)… В такие дни — цветы умирают чужой смертью, точно своей собственной, а женщины — умываются теплом своих ладоней, точно парным молоком, и тратят свои жизни быстрее обычного… В такие дни я молюсь всеми своими сердцами. (Молюсь о тишине!...)

8

Иногда гнев, точно потный зверь, бросается на меня и вгрызается в живот… В такие минуты я прошу: «Отец мой, отпусти мне ещё немного души!..» Тогда где-то далеко, в степи, умирает путник или ящерица, ведь каждый человек живёт, точно нащупывая свою судьбу среди вороха чужих, настолько привыкнув к Любви, что перестаёт её замечать…

9

Я смотрела, как рыба в водах пруда точит о мои туфли свой позолоченный взгляд, и моё левое сердце плакало, а правое — не знало, что ему делать… Так я поняла, что весна — всегда наступает для меня дважды (ведь есть младенцы, сосущие материнскую грудь из любви к молоку, а есть те, кто любит — саму мать)… Тогда я сняла изрезанные взглядами рыбы туфли и оставила их лежать на берегу, точно это — два выпитых яйца…

10

В те далёкие, сросшиеся ночами дни, я была волной и умоляла о береге, ничего не зная о вкусе завтрашнего вина… Ступни человека, научившего меня этому вкусу, — прикасались к земле, точно к телу женщины, а на телах женщин он растил сады, тяжёлые от птиц… Каждое утро из его сердца вырастала свежая трава, и я пропалывала её сухими от любви пальцами…
Когда он умер — его зарыли не в землю, а прямо в небо, положив на глаза черепки той посуды, из которой он пил и ел, пока не потерял свои желания…
У него был отец, но не было матери. (Отцу пришлось выкармливать его молодым вином, так что, когда он вырос, его правое ухо не знало о том — что слышит левое, левое же — всегда слышало Имена Бога…) От этого его жизнь становилась то длиннее на недели, то короче на года; так что сейчас, когда его нет со мной, я иногда встречаю его нетронутые временем дни, собираю их и делаю ожерелья, шуршащие при ходьбе… Так я трачу тепло своего тела…

11

Однажды я увидела играющего ребёнка. Он то вынимал зёрнышки из граната, то вкладывал их обратно, стараясь заполнить пустые ячейки… (У взрослых людей — это называется словом «любовь»…)

12

Когда я впервые встретила свою мать — её слезы напоминали по форме — полынь, а по вкусу — пот птицы, прилетевшей из-за моря… Она не всегда была моей матерью… Хотя я и знала об этом — это никогда не мешало мне быть её отражённой тьмой… Когда моё тело достигло своего полдня, её тело — вошло в свою полночь. На этом тёмном фоне отчётливо проступили все узоры её древнего гнева. Тогда я набрала горсть изюма, похожего на старый янтарь, и положила его ей в рот: ведь материнские узоры — были точь-в-точь похожи на узоры моего тихого счастья!...

13

Я заплела в волосы жар болезни, которой заболею ещё много лет спустя, и хотя мой отец моложе меня — на этот раз он не сумел сохранить себя, и его глаза во второй раз в жизни изменили свой цвет… В первый раз — они изменили цвет в день, когда по расчётам придворных астрологов должно было произойти Двойное затмение Солнца, но, вместо этого, все глаза хазар, равно как и глаза моего отца, — поменяли свой цвет… Бродячий слепой сказал тогда: «Лучше быть плачущей рыбой, чем заботиться о цвете своих глаз», — но мало кто слушал его тогда… А ведь это так просто: когда ты делаешь вдох на своём наречии — это означает, что кто-то сделал выдох на своём…

14

Морской прилив — не вспоминает об отливе, как любовник не верит иногда сам себе и заглядывает в лицо возлюбленной своей с отвращением и страхом… А сердце — всегда упирается в смерть, мечтая об отдыхе, и я гляжу на усталые цветы мужчин, кусая запястья от тоски, что нельзя перевести дух от жизни раньше, чем того захочет сама жизнь!...

15

Ночью — тёмные вина светлеют, а в моих ушах появляется по новому завитку… Эти завитки — принимают форму тишины, точно так, как платье, принимающее форму ветра… (А я уже давно расплачиваюсь за радость — своей тишиной. Не знаю — осталось ли у меня её хотя бы на один вдох?!...)

16

Я чту всех пришедших к этому морю, а особенно чту — всех не пришедших… Мне тягостна повадка неба — никуда не уходить: ведь исчезающее роднит меня с самой собой; и когда в тучах открывается просвет — я знаю, что это не является приглашением…

17

Как тяжело бывает видеть в зеркале своё лицо, искажённое счастьем до неузнаваемости!...

18

Иногда — я стыжусь своих мыслей, всегда стыжусь своих слов. И я никогда не стыжусь своего стыда… (Этому научил меня мой возлюбленный, который, умирая, — навсегда назвал по имени все мои прошлые и будущие сердца…) Вот так случилось, что в настоящем мёде — всегда находишь двух-трёх мёртвых пчёл, а в самой праздничной душе — чёрный холодный уголёк совести!...

19

Я увидела дерево, как люди видят своё сердце: изнутри — внутрь, и сказала ему: стань моим мужем, но не давай мне ни своих соков, ни лоскутов неба, застрявших в твоих ветвях, дабы не отвратилась я от сна, которым является моё тело, созданное по образу и подобию горящей лестницы!...

20

В каждой случайной встрече — ночевал Бог!.. Встретив этого человека, сидевшего на обочине дороги, положившего рядом с лютней свою душу, точно это — всего лишь ломоть козьего сыра, — мое сердце удивилось любви, словно крылатой рыбе, сидящей на ветвях дерева!.. Хотя был день — человек смог увидеть Луну в низу моего живота и остановить ход птиц над нами. И его младшая душа сказала моей: «Кто живёт издалека — всегда рад встрече с тем, кто никуда не уходил…» А его младшее тело сказало моему: «Твои глаза, госпожа, укорачивают жизнь, зато — продлевают смерть!..» Тогда я подарила ему линию сердца со своей ладони, а он подарил мне линию жизни со своей, упав лицом в песок. и я увидела, как в его смерть вошёл Бог, чтобы переночевать там…

21

Я живу у реки по имени Итиль в конце реки Гургена… Я окружила свою душу строительными лесами на протяжении месяцев пути… Я поднимаю глаза, как поднимают упавшего ребёнка, и склоняю к земле свой слух, как склоняют спину сборщики трав… Я леплю из слюны и речного песка служанок, которые рассыпаются, едва успев заплести мне в волосы свои восхищённые взгляды… Я хожу по сброшенным на бегу молодым одеждам, шумя сырым серебром ножных браслетов, готовая к своему «сейчас» со всей силой чужого «потом»: я — Атех!...

22

Мне нравится жить с сердцем, полным земли: ведь старше Земли только Небо, а старше Неба — только разрез моих глаз…

23

Я вынашиваю тишину, как другие женщины — вынашивают плод: обваливаясь внутрь самой себя, слушая одним ухом — другое… Иногда тишина ворочается внутри меня, и моя грудь набухает, и я стряхиваю в полынь капли своего немого молока, и нет никого, кто затмил бы мою древнюю Луну своим молодым Солнцем!..

24

Однажды, по дороге в Семендер, мне повстречались люди, хоронившие мужчину и уже немолодую женщину. Для него вырыли узкий и прямой ров, для неё — круглую яму. Его — положили на спину, головой на запад, женщину же — закопали лежащей на боку, с поджатыми ногами, так, словно она — в утробе матери… И я поняла, что жизнь мужчины, как и его тело в могиле, всегда устремлена вперед, точно летящая стрела, тогда как жизнь женщины — замкнута сама на себе… (И еще я поняла, что моя жизнь — похожа на стрелу, летящую по кругу…)

25

Говорят, нет ничего хуже, чем напиться из разбитой и вновь склеенной пиалы. (Так же и с любовью: плохо любить того, чьё сердце было однажды разбито!...)

26

Мне кажется — я не живу, а вижу сон о своём теле: мое тело — жаркий, сладкий тростник, чей танец молодеет за счёт глаз, что им любуются (точно маки, любящие соленую воду, но способные дарить засахаренные сны)! И как сердце — всегда медленнее своей любви, так и я всегда опаздываю в свое собственное пробуждение!...

27

У кого в глазах по голубю — никогда не поймёт того, в чьих глазах — по змее, кого осенило море, кто стучится в свои же слова, точно в незнакомую дверь, кто оставил свою душу лежать на обочине среди сожжённых солнцем трав и птичьего помёта!...
(У тебя в глазах — по голубю: ты никогда не поймёшь меня!...)

28

Как вино спускается к хлебу (круг за кругом) — с твоего сердца на моё слетает птица и клюёт его зерна… Она знает, что любовь — это ножны, в которых ничего нет… Но она не знает, что ножнами — тоже можно убить…

29

Я много слышала о земле: говорят, что здесь в изголовье всегда кладут мертвых ласточек, что мутная, голодная вода реки Итиль, на берегах которой хазарские женщины полощут свои усталые взгляды, — всегда течёт по кругу, что душам с неудачно подобранным именем — приходится разрастаться не вширь, а — вглубь, подобно ногтю, вросшему в мясо, что истинная ненависть, подобно Солнцу, — не отбрасывает тени, а то место на теле, куда пришёлся удар отца или матери, — не будет гореть в аду…
Я так много слышала о земле, что уже с первого слова могу отличить правду от истины!...

30

Моё тело — как ещё не окрепший дождь… Я сжимаю в руке своё имя, (камень среди прочих камней)… В моих глазах — прохлада и зной узоров, оставленных мне матерью и отцом, прошедших мимо моей жизни, как это делает ветер, покачивающий своими розовыми подкрылками… Выжженная земля чернеет вдалеке: это — моё будущее… Если посмотреть под ноги — можно разглядеть настоящее. Моё настоящее — это узкий верёвочный мост над рекой, текущей в ущелье, где я — стою и смотрю вниз, на спины снующих подо мной птиц (птицы же — смотрят на спины снующих в воде рыб)… Моё тело — как еще не окрепший дождь… Если бы не моё имя, которое я сжимаю в руке (камень среди прочих камней) — меня бы унес первый же ветер, проходящий мимо, покачивающий своими сонными подкрылками…
Что-то подобное саду синеет вдали: это — моё будущее…

31

Сухими, как воловьи лепешки, ночами я слежу за движущейся над степью сверкающей Рыбиной Мироздания и стук моего сердца — слышен на много ночей вперед. (Так стучит борт лодки о выступающий из моря обломок скалы: не по своей воле!...)
Я — создана силой Немоты этой Рыбины. Я умею молчать на двенадцати языках. Дерево моего одиночества — плодоносит круглый год. Я — Атех!...

32

Моя жизнь — точно необкуренная трубка: я всё ещё не обжила себя; поэтому птицы моей любви — всегда разбивают грудь о камни моей же ненависти!.. (Зато как прекрасно засыпать с глазами чернее мыслей о мести и — просыпаться с глазами светлыми, точно — сама месть!...)

33

Есть люди, удивляющиеся привычке некоторых птиц находить в себе, каждое утро, новую, незнакомую душу. Мне же — кажется удивительной привычка людей всю свою жизнь таскать внутри одну и ту же потрепанную ветрами и потрескавшуюся от времени душу, точно это — сокровище из сокровищ!.. Я уже давно перестала понимать людей…

34

Глубже закрытых глаз — только могилы рыб!.. Закрыв глаза — я слушаю свою кровь, точно судно, слушающее шорох песка на морском дне… Иногда я обманываю своё тело, притворяясь счастливой, и тело начинает танцевать, ликуя каждым своим изгибом, как ликует лоно паруса, наполняемое зелёным, горьким ветром! Иногда — моё тело обманывает — меня, и я чувствую, что привязана к нему миллионами золотых узелков…
Правда же обо мне — проста: я — усталый выдох Бога в конце его дня трудов!...

35

Я подолгу смотрю на ещё не остывшие угли жертвенных костров и по наклону собственного лба догадываюсь о своем восхищении!... Сегодня утром мой любовник, подвешенный над водой в железной клетке, — наглотался долгой, горькой воды, оброс плавниками и перестал растить своё сердце: ему удалось увидеть своими глазами, что есть много разновидностей света и только один вид тьмы… Пришедшие сообщить мне об этом — заметив наклон моего лба — догадались о моем восхищении… Восхищение — следует за мной, словно тень!...

36

Тот, кто думает, что может полюбить чью-то душу — не знает, куда растёт его собственная тень: ведь любить можно лишь то, что можно пожалеть, то есть — тело… Чужой душой можно лишь украсить свои одежды, или же бросить ее, подобно мотыльку, в сосуд с молоком, чтобы проснувшаяся жалость напомнила о том, что одно и то же тело нельзя полюбить дважды…

37

Мы сидим и играем в ногах Неба, опираясь на собственный смех, подобно птицам, опирающимся на гладь воздуха гладью своих крыльев… Когда я касаюсь твоих потрескавшихся от поздней нежности губ — звёзды мигают не так часто, а молоко в моей груди — ворочается, как птенец в тесноте яйца… Ты — точно высокая трава, загородившая море, и я раздвигаю твоё тело руками, точно траву, и вижу, что душа твоя — сшита на вырост…

38

Тёмная туча, взошедшая над стенами Семендера, вплыла в мою сердцевину и украсила ее ирисами страха, и вырастила хлеба печали, и, сама же, — сжала их серпами молний… Сидя высоко над морем, под тканью, сотканной тревогой ласточек, я понимаю, что моя любовь — не переживёт моего же сердца, сердце же моё — легче зернышка граната!.. Но я знаю: когда великий, созданный страстью и страхом Семендер упадёт (легко, подобно реснице), как упадёт, ресницей, все царство Хазар, — гранатовая роща — всё так же будет играть тенью своих ветвей на лице лежащей под деревьями женщины, чей разрез глаз — старше самого Неба!...

39

Я жду тебя в саду синем и тёплом… Моя кожа — едва слышна… В моём ожидании можно потеряться, точно в степи…

ЧАСТЬ 2

    Дурманящие воспоминания мужчины
    о жизни в женских телах.
    Я бы хотела, чтобы эта книга была
    издана очень красиво и дорого,
    чтобы её дарили девственницы тем,
    с кем хотят стать женщинами.

    "…После публикации первой части «Стихов принцессы Атех» было много откликов, особенно от девушек. Что ж, для тех, кто влюбился заочно, расскажу: автор сих эротических стихов в прозе — мой хороший знакомый, чайный мастер и массажист, эстетично сложенный человек с иероглифически красивым почерком, бритым черепом и тихим голосом. Боготворит женщин, перемещается, не задевая предметов, страстно любит музыку и литературу, фотографирует двери в разных городах и женские ступни в разных измерениях и пространствах.
    Впрочем, татарская кровь в нём порой взыгрывает опасным образом. Сейчас он работает чайным мастером в клубе «Инби» (на Новослободской). Одно время он также преподавал в «Школе гейш» предмет под названием «Искусство прикосновения»."

    Ольга Арефьева 18 мая 2004


40

Месяц Джумада-аль-авваль наклонился ко мне и смотрит в мои глаза, хоть они и закрыты… Сквозь меня скользят птицы… Стаи рыб ныряют в мою грудь, словно в прогретую солнцем воду, прослоенную иной водой: той, где омывал свои стопы Бог Соли… Люди вокруг меня — лепят свои слова и бросают их, точно хлебный мякиш, к моим ногам, только я — давно уже не питаюсь словами: моя пища — расшитый птицами ветер…

41

Моя жизнь течёт, точно молоко: я старею ровно настолько, насколько синеве глаз нужна синева моря, насколько птице нужна земля: чтобы только оттолкнуться от неё!...
Моя жизнь течёт, точно молоко: не завися от того, кто пролил его и какие мысли овевали его своими то высокими, то низкими крылами!...

42

По пути домой нельзя останавливаться дольше, чем на один взгляд под ноги, поэтому-то я стремлюсь, чтобы моя жизнь — продолжала течь, точно молоко, восхищенное и немое!...

43

Если я спрашиваю о чём-то — собеседник может мне не отвечать: ответы ещё никому не облегчили ни сна, ни сердца! Лучше, если он подарит мне немного засохшего мёда, или горсть быстрой, как гнев, воды, или — лёгкую птичью кость: в конце концов — ни один подарок не лучше другого…

44

Самое первое молоко — пролилось на самую первую скатерть, и мне уже не нужно стало тратить силы на то, чтобы держать свои тяжёлые от удивления глаза открытыми: я начала видеть сквозь опущенные веки! Случилось даже большее: мои опущенные веки и стали тем сладковатым знанием, которое пропитало мою душу и тело моё, как пропитало пролитое молоко самую первую скатерть!...

45

Вот я и уснула, и ещё одно моё сердце начало движение к ладоням Великой Темной Матери… Тысячи их уплыли и не вернулись… Когда-нибудь, когда у меня уже не останется сердец, — мне придётся самой отправиться в плавание… Когда это случится — где-то родится новый Голод с глазами медленными от Любви!

46

Я всегда хожу в длинных, целующих землю платьях… Когда иду — не смотрю под ноги… Платье — снимаю только в темноте, в страхе закрыв глаза… Всю ночь я борюсь сама с собой: мне хочется встать, возжечь огни и — увидеть свои стопы! Но я знаю — сделай я так — моя мука разрастётся, как разрастается ветер в сухой степи!...
Мой последний возлюбленный умер, случайно взглянув на мои стопы, потому что их очертания заставляют возжелать той упорной, яростной красоты, которой на земле нет. Но… нет ее и на небе!... Когда он понял это — его сердце отказалось биться: ведь сердца, подобно птицам, могут жить или на небе, или на земле…
Когда-нибудь я принесу плоды и стану синим вином, от которого затанцует чье-то новорожденное сердце, и оно будет танцевать чуть дольше самого себя…

47

Если ты одолжишь мне до вечера утреннюю звезду — я никак не смогу вернуть её тебе вечером… (Одолжи её мне — до утра…)

48

Однажды мне предложили стать бабочкой, но я отказалась, сославшись на то, что если время жизни бабочки настолько коротко, — время её смерти должно быть сшито сразу из нескольких смертей… Но я не хотела бы быть и чем-то таким, чья смерть слишком коротка: дорогие вина не выпивают залпом…

49

Как-то раз, в середине зимы, в полдень, я пошла на многолюдный базар Семендера, выбрала свой самый красивый вдох и, завернув его в кусок голубого шёлка, — поменяла на первый попавшийся выдох у одного грека-торговца, хорошо помня, что у женщин — вдохов в два раза больше, чем выдохов, но что эти вдохи — принадлежат не им…
Торговец же, решив, что из двух «да» лучшее то, которое забываешь последним, — завернул мне, в подарок, и тот промежуток между вдохом и выдохом, через который можно разглядеть, словно в щель между ставнями, как на деревце тишины, растущее в самой середине души человека, садится птица. Если встретиться с ней взглядами — сердце тут же научится любить, не испытывая муки и не причиняя её другому сердцу!... Даже не взглянув на птицу — я вернула подарок торговцу и, через миг, — была уже далеко, на расстоянии своей жажды! (Тот, кто целовал меня, — знает — как это далеко!...)

50

Однажды меня полюбили двое… Дав им по одному из своих сердец и по две из своих самых длинных ночей впридачу — я сильно удивилась, увидев, что их глаза сочатся несчастьем, словно в них навсегда поселился ноябрь… Я сказала им: «Неужели ваш полдень ничего не слышал о вашей полночи?!» И они ответили: «Когда переправляются через реку — с собой не берут запаса еды на несколько дней пути. И совсем иное дело, когда ты спускаешься вниз по реке!... Наша провизия кончилась, едва мы достигли твоей первой ночи!...»
«Мне жаль… Поднимитесь вверх по реке и выйдите из моей любви! Это должно быть не сложнее, чем выйти из лодки,» — ответила я им, а про себя подумала: «Какой странный совет тем, кто оказался далеко в открытом море!...»

51

Как судно навалившееся грудью на подвижную ночь оснащено хищным парусом — мы оснащены всем необходимым для того, чтобы быть несчастными!.. Зачатые во мраке, влюбленные в мрак — мы изменяем ему, протягивая к Солнцу свои удивленные болью сердца, как будто не было сказано: «Излечиваясь от болезни — излечиваешься от сна, но не от пробуждения!...»

52

Я живу, наклоняя свою ночь к твоему утру, одновременно прислоняясь своим утром к чьему-то полудню: ведь все мы — похожи в одном: наша любовь — старше нас, поэтому умирает — первой…

53

Я иду по тропе своего тела уже много сотен лет, ночуя на постоялых дворах чьей-то любви, расправляя примятую ночью траву, стараясь не оставлять в завитках чужих ушей пыльцы своих слов, а в чужих ноздрях — запаха своего имени. Я вытираю свои поцелуи с губ, которые ещё недавно касались меня: ведь оставлять следы может лишь тот, кто уверен в своем вчерашнем дне… Я в нём — не уверена…

54

Я спустилась с холма и увидела, что есть две смерти: та, к которой идут сами, и та, которая идёт навстречу. У первой, неподвижной смерти, — взгляд прямой и ясный. У второй — глаза всегда скошены в сторону. У одной — лицо любящей сестры. Лицо другой — точно колодец, наполненный песком… Эта, вторая, — забирает тело человека, тогда душа, в ужасе, — кидается под защиту первой смерти и та — забирает оставшееся: душу. А когда нет ни тела, ни души — уже ничто не отвлекает от Жизни…

55

Если долго смотреть на орнамент ковра — он начинает кружиться и вырастать из своей земли в свое небо, точно так, как если долго смотреть в глаза своего возлюбленного, ведь небо орнамента и небо глаз — это твой сон об орнаменте и о глазах…
Если долго смотреть на свой сон об орнаменте ковра — он начинает кружиться…

56

На этой земле имеет цену только обмолвка: лишь в ее праздничной тени можно укрыться от зноя взглядов тех, кто привык, закрывая глаза, верить в то, что он их снова откроет и, открыв их, — узрит тот же самый день, тот же зной и кого-то неясного, скрывающегося в тени, того, о ком ничего нельзя сказать наверное…
Моё сердце — рождено ветром… Я из тех, что растят волосы — по ночам…

57

Как-то раз я прочитала в старой рукописи, чьи буквы плывут, подобно облакам, о том, что человек — всегда не равен самому себе. Эти слова стали моим домом…

58

Я забыла о том, что в любовь входят лишь однажды, и постучалась в твоё сердце ещё один раз. Ты не узнал меня и спросил, как моё имя. Но я не из тех, кто ртом тянется к небу, а пальцами ног — ищет речное дно. И я… сказала тебе своё имя…

59

Разве есть на свете что-либо несвоевременнее счастья, когда, распластавшись на нём, точно это — вышитая степными цветами накидка, лежащая посреди цветущей степи, — я забываю о своем будущем любовнике?!. (Смерть — женщина лишь для мужчин: так они вожделеют её, для меня же Смерть — мужчина с пригоршней тишины в руке, с глазами, умеющими обнимать и сердцем, умеющим процеживать любовь, словно оно — мелкое сито…) Я уже не помню своего первого любовника: важен — последний…

60

Иногда, в кровеносном русле старой рукописи, — я нахожу пригоршню своей крови. Это может означать лишь одно: то, что дым — не всегда моложе огня, и что я зажата между моим первым и моим последним Мраком, точно виноградина в клюве птицы… Я давно обронила себя где-то в степи… Я похожа на недостроенную мечеть, но и в ещё не написанных рукописях — уже дышат пригоршни моей крови!...

61

Когда я приезжаю в новое место — то первым делом — велю прислуживающим мне посадить вокруг моего походного шатра сто восемнадцать саженцев яблонь (по числу снов в одной моей ночи), и сама поливаю их розовой водой, смешанной с поздним молоком женщин…
Если же случается покидать это место — слуги выкапывают деревца, заворачивают их в белые полотна, кладут на повозки, и мы отправляемся дальше…
(И ты, зная об этом и проведя со мной ночь под сенью моих ста восемнадцати снов, ждёшь, что я буду помнить шорох твоего имени дольше, чем длится удивление мотылька, попавшего в огонь?!)

62

Чем старше моя Сила — тем цепче моё Одиночество… Я гляжу из собственных глаз, точно из незнакомых окон, и те, кто хотел сделать из них глоток — отводили взгляд, точно отпили вина, разбавленного морской водой… Когда ранней весной начинает гореть сухая степь — я хожу с выпростанной наружу улыбкой, тёмной на вид и на вкус: горелые пустоши напоминают мне счастье, ведь и то, и другое рано или поздно зарастает жилистой, стремящейся к звёздам травой… Но, ведь и звёзды тянутся к траве, становясь всё ближе и ближе, делая мою улыбку тёмной на вид и на вкус… Только вот — я не из тех, кто ищет счастья: я та — что глядит из собственных глаз, точно из незнакомых окон!...

63

Много Силы и Тишины у тех, кто пьёт своё вино и свою жизнь неторопливыми глотками, ещё больше — у тех, кто не делает различия между гостем вошедшим и собравшимся уходить… На моём ковре — чаша с чёрным вином. Я сижу на подушке, набитой верблюжьей шерстью. Рядом — сидишь ты… Скажи: ты — только вошёл? Или уже прощаешься?...

64

Мудрость, которую замечают другие, — портится (совсем как вода, оставленная на солнце). Я не оставляю на солнце свою воду, а из двух любовей — всегда выбираю меньшую… (Впрочем, даже ветер отбрасывает тень; так и я — нуждаюсь в людях; и это похоже на то, как если бы гончар наносил свежий узор на некогда украшенное орнаментом блюдо!...)

65

Воистину: каждый — сам себе и усердный дождь, и слепорождённый зной. (А тот, кто может вырастить свой страх — может вырастить и свою душу…)

66

Однажды я задумалась над тем, почему люди теряют настойчивей, чем находят. Взяв в горсть два перстня с бирюзой — я кинула их в проём окна: за окном раздался звук падения только одного из перстней. Тогда я заглянула в свою душу — и увидала там недостающее. «Люди просто не там ищут», — сказала я, смеясь, своей душе и вынула из рукава второй перстень…

67

Бог — это Скорость Тьмы (которая всегда быстрее Света)! Бог — это Вечная Дрожь! (Так дрожит запертое в кувшине вино или пальцы неопытного любовника!) Бог — это Тьма, где мириады смертей, взрываясь, — порождают Свет!... Эта Мчащаяся Тьма — пропитала моё тело! Я уже давно разучилась спать: трудно уснуть, когда ты сорвался со скалы и в глазах отражается, вырастая, — дно ущелья!...

68

Это было сразу перед грозой… Дул ветер, плотный, как халат, о который вытирали пальцы после жирного плова, или как вода, по которой бредут во сне… Бабочку несло низко. Она почти касалась прибрежных камней… Глядя на неё, я подумала, как неуклюжи попытки этих ломких крылышек сладить с твёрдыми клювами воздуха. Вдруг я поняла, что бабочка летит против ветра и что ей — не нужны попутчики!... Неужели все эти годы я просыпалась каждое утро яростным молодым вином — только для того, чтобы уснуть под вечер усталой, состарившейся на один день — женщиной?!...

69

За окном моей комнаты — шум раскалённого моря… Я пью отвар из сухих лепестков розы, заедая его загустевшей слюной пчёл, и понимаю, что Будущее отличается от Прошлого не сильнее, чем одна любовь — от другой… Шум раскалённого моря за окном моей комнаты — дышит гудением пчел… Запах роз — стекает к моим ногам… Будущее — обнялось с Прошлым… Когда в мою комнату кто-нибудь войдёт — я протяну ему пиалу с розовым настоем и научу обнимать себя, пытаясь, уже в который раз, отличить одну любовь — от другой…

70

Человек — это тень, которую отбрасывает Бог. (А что может сделаться с тенью, пока жив Тот, Кто отбрасывает её?.. И что может знать тень о Том, Кто её отбросил?!...)

71

Про меня говорят, что половину своих слов я подбираю в своих же снах, где нахожу их лежащими в тёмной траве, точно они — плоды, уставшие от собственной спелости… (Те, что говорят это, — не способны отличить вкус подаренного поцелуя от вкуса поцелуя, данного взаймы: я подбираю в снах — все свои слова!...)

72

«Тот, кто долго молится перед едой — выбирает молитву, а не еду», — подумала я и прижала к себе незнакомого путника. Мои зрачки сгустились, и моя следующая мысль была такова: «Не у всякой души есть тело, также как не у всякого тела — душа, но как разгорячённый боем воин не делает различия между запертыми и распахнутыми вратами — так и любовь закрывает глаза на несовершенство Мира!...»

73

Увидевшие стоящего в ветвях Ангела — видят свою мечту об Ангеле, стоящем в ветвях… Многие понимают это, но лишь немногие знают, что увидев ветви, на которых нет ни одного Ангела — они видят всего лишь свою мечту о ветвях без Ангелов… Так — люди — разделились — между — собой… (А те, кто остался, — встали на тихо подставленные ветви в сумраке Дней людских и в сиянии их Ночей…)

74

В тихих ранних садах я кормлю свои глаза миром, как ласточка кормит своих птенцов: из клюва — в клюв… К вечеру мои глаза становятся глубокими и гулкими… Когда ты входишь в мою спальню, неся перед своей душой своё тело, — я кормлю твои голодные глаза — своими, потому что не знаю ни одного тела, которое не заслуживало бы своей души!...

75

В детстве — я сама собрала бусы из косточек апельсина. Когда мне исполнилось пятнадцать зим — мой отец подарил мне ожерелье из жемчуга, выловленного в самом молодом море, и я поняла, что красота, украшенная другой красотой — становится чем-то третьим. Имеющий уши — имеет и глаза, — решила я в день, когда мне исполнилась вторая сотня зим и сняла с себя все украшения… Сегодня утром — я проснулась рядом со своей семисотой зимой… За это время я передумала все свои мысли и у меня не осталось ни одной… Я сижу на берегу моря, ем апельсин, а косточки — нанизываю на нить…

76

Мне нравится смотреть во сне на свои запястья… Сегодня — они были похожи на молодой янтарь, и я смотрела сквозь них на каменные плиты дороги, которая вела меня куда-то, потому что даже во сне — дорогам свойственно куда-то вести, а людям — идти. (Хотя тот, кто продолжает жить во сне и увеличивает, почти вдвое, свою жизнь, — платит за это тем, что и печаль его возрастает почти вдвое, ведь человеческая жизнь — это отравленное вино, где по-настоящему важен — только первый глоток…)

77

Моя любовь растёт как волосы: по ночам… Мои мысли — остаются холодными и в самые засушливые месяцы… Я одержима Небом. А когда устаю от этого — становлюсь одержима — Землёй! (В конце концов — какая разница — на чьи покрывала проливать вино своей любви?!...)

78

Жизни людей — напоминают круги, расходящиеся по воде… Кто же бросил первый камень? (Кто бы Он ни был — Его одиночество — не больше моего!...)

79

В Саду Смыслов — так много троп… Торопливые — снуют по ним. Те, что поумнее, — едят плоды с терпеливых деревьев, растя свою мудрость, как растят паруса… Кто-то растит свою красоту. Кто-то — свою усталость. Но нас, поджидающих самих себя, — немного. Мы выслеживаем себя, подобно притаившимся ящерицам под быстро бегущими небесами… Когда-то нас было больше: многие ушли, решив, что жизнь человека слишком коротка для спешащего, но непомерно длинна для замершего неподвижно. Другие — приняли за самих себя вплетённый в ветер жидкий взгляд старика или розовый шум утренних мыслей… Вокруг меня — покачивающаяся трава. Я — покачиваюсь ей в такт: я поклялась остаться здесь навсегда…

80

После семи урожайных лет — следуют семь неурожайных; вот так и женщина: всегда даёт мужчине больше, чем тот может унести…

81

Иногда печальная сладость халвы — заменяет мне чтение Суры «Аль Инсан», а повисшая над холмами птица — утреннее омовение… Воистину сказано: «Потеряв свой дом — не теряешь ничего. Найдя же свой Дом — находишь всё!...»

82

Говорят — я осуждена на Вечную Жизнь… Мне мало известно об этом… Скорее всего — это правда… Но я ещё помню то время, когда моя душа, подобно душам всех других людей, — текла из тела — на землю и даже пересохшие русла рек были исполнены той глубины, которая присуща только страху быть похороненным заживо!.. Помню, как мы сажали в молодую землю косточки граната и поливали их вином, которое медленно набирали в рот, по очереди целуя друг друга (чтобы будущие деревца не боялись Смерти, а в глаза завтрашнего дождя смотрели уже не мы, а наши дети)… Теперь я (как все, живущие слишком жадно) — выросла из своей души, как вырастают из своих одежд, и её время срослось со Временем Неба… Я люблю гулять в гранатовых рощах, переплетая тень от своих запястий с тенью от ветвей. (Так я разучиваюсь Страху Жить Вечно!...)

83

Летящие птицы — всё так же пишут собой на небе письмена, которые некому прочесть… Так же и я: пишу письмена, быстрые как небо; но где же те, кто стал крылатым, прочтя их?!...

84

Во времена, когда Ангелов в небе — было больше, чем птиц, — ко мне на окно спустился Ангел Засухи и протянул чашу, полную раскаленного песка. Я взяла её и, подержав в руках, вернула обратно: «Пустыня не нуждается в песке», — сказала я ему тогда… «Да, но и Ангелы — не нуждаются в людях: поэтому-то я здесь, с тобой», — ответил он, и я увидела, что его правое крыло — совсем не нуждалось — в левом… (Вот так и случилось, что эта чаша песка — до сих пор со мной…)

85

Перья не мешают птице лететь… Моё тело не мешает мне любить тебя… Но я видела счастье: оно подобно тёмному, вязкому меёу, налипшему на перья! (А ещё — я видела, как часто птицы меняют небеса и знаю, что моё тело — не помешает мне позабыть тебя!...)

86

В ночь Новолуния — я люблю пробираться на берег моря и, разведя под скалой огонь, курить кальян, наполненный молоком верблюдицы. (Белизна молока — помогает ночи сгустить себя…) Я знаю, что сейчас, как бы Луна ни хотела казаться молодой, — её возраст равен возрасту Соли, а в ночь Полнолуния (как бы она ни была полна) — ей не перелиться через свой край!.. То же и с моей Жизнью: войдя в неё однажды как в реку — я вижу себя унесённой далеко в море!...

87

Над каждой Тайной склоняется по Ангелу, но над некоторыми — по два… (Отчего? — Это является Тайной!...)

88

Я учусь искусству целовать свои дни с той же страстью, с которой целую свои ночи!... (Когда носишь тишину во рту, как носят дыру от выпавшего зуба, — начинаешь понимать, что День — это та же Ночь, но только сбившаяся с пути…)

89

Когда я жила на побережье моря, чья горечь напоминала горечь души, — судьба свела меня с одним лютнистом, который утверждал, что мысли людей — похожи на промежутки между струнами, тогда как промежутки между мыслями — на сами струны. В доказательство своих слов — он сыграл мне свое полуденное молчание, а я подумала: всё, что человек делает слишком хорошо — приближает его к Богу, но отдаляет от людей!...

90

В Царстве Хазар было три столицы: зимняя, летняя и военная… Горсть черепков, втоптанных в землю — вот всё, что осталось от них… Впрочем, когда город разрушается — разрушается лишь его тело, душа же его начинает расти… Два вытянутых глаза, да пара спящих кнутов за поясом — вот всё, что есть у тебя здесь, мой нетерпеливо живущий гость! (Всё это ты здесь — оставишь, и лишь золотистые черепки моей памяти о тебе украсят обочину дороги в Городе Перевернутого Солнца!...)

91

Снова день, а Небо все так же нуждается в Земле, как и прежде! И глаза — ищут другие глаза, чтобы плыть в них и тонуть, а едва спасшись — снова плыть!... Что просишь Ты за это Удивление — быть смертной, иметь недолгое тело и такую же недолгую душу, не знать ничего ни о своём прошлом, ни о своем будущем, ни о своём настоящем?!... Снова день — и Ты нуждаешься во мне — как и прежде, точно Небо, нуждающееся в Земле!...

92

Мне так о многом надо промолчать… Избежать встречи со столькими людьми… Влить обратно в сосуды и запечатать столько разлитого по чашам вина… Тот, кто считает это прихотью — пусть сначала научится смотреть в чужие глаза — точно в свои собственные. (Лишь после этого он может назначить мне встречу, на которую ни он, ни я — не придём!...)

93

В этой жизни — мне были подарены несколько плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам, две-три незапертые двери, обветренные пальцы Бога, вкладывающие мне в рот, точно темный виноград, Свои Слова, тело, пропитанное душой и душа, пропитанная ветром… Когда наступит время подойти к своей Последней Двери — я удивленно положу у порога своё тело, свою душу, свои слова, платья и те несколько зрелых плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам: дальше — я пойду налегке…